Концерт прошел хорошо. Даже без травм, что само по себе уже примечательно. Вначале мы предприняли идею отметить удачное выступление тут же, в гримерке. Потом кто-то подал здравую идею, что все же лучше вернуться на виллу. Далее провал… В архиве моей памяти определенно отсутствуют какие-то файлы.

Проснулся я ранним утром ровно в полдень. В соседней комнате кто-то тихонько похрапывал. Не понял, я что, первый так рано проснулся? Не, на первом этаже какая-то возня – значит, все-таки есть жизнь в этом доме!

День прошел под девизом борьбы с похмельем. Причем народная мудрость, гласящая, если похмелье не лечить, оно проходит за один день, а если лечить – за десять, была благополучно забыта. Всё же к вечеру мы более менее пришли в себя, правда, там мы ни кого не нашли… Постепенно все затихло, раммштайновцы расползлись по комнатам. Все погрузилось в тишину, что само по себе было непривычно. Я мирно читал книгу – на философию меня потянуло, а тут как раз Ницше под рукой попался… В общем, это оказался действенный способ для устранения мыслей о Рихарде, по крайней мере временно.

Не знаю, сколько прошло времени, как кто-то тихо поскребся в дверь. Хм, вроде бы собак не держим… может, померещилось? Нет, определенно за дверью кто-то топчется и сопит…

- Войдите! – тихонько гаркнул я.

Дверь приоткрылась, и на пороге материализовался Фукс. Вот тебе на, только подумал про него (как всегда, не совсем приличное), как гитарист сам пришел! Только что-то не то с ним, может заболел? Молчит, мнется на пороге, как будто бы не Рихард. Хм, посмотрим, что он скажет…

- Не помешал? – Шолле наконец обрел дар речи.

- Нет, проходи, присаживайся, чувствуй себя как дома! – я внаглую издевался над Круспе.

Все же Рихард принял мое приглашение «присаживаться», а именно: глубоко вздохнул и опустился на краешек кровати, где я развалился с книгой в руках. Молчание. Что-то это самое молчание стало неотъемлемой частью характера Круспе, точнее, его манеры общаться. Точно заболел!

- Как ты после вчерашнего? – это Шолле проявляет заботу? Нет, не все спокойно в Датском королевстве, темнит наш гитарист.

- Все отлично, - я явно давал ему понять, что пора бы переходить к основной теме его визита.

- Хм… Шнайдер, а как ты узнал, что ты гей?

Я замер. Стоп, это мне послышалось? Да нет, пожалуй… Приподнявшись на локте, я стал обдумывать ответ (а также то, почему Фукс задал мне этот вопрос).

- Ну-у… Понимаешь ли, я сам не сразу это понял. Во всяком случае, не хотел признаваться сам себе, что мне больше нравятся мужчины. Я не считал девушек сексуальными. А почему ты спрашиваешь?

- Я… Ну… Просто… Гм… Я иногда подумывал о других мужчинах. Не исключено, что возможно, я – би…, - боже, Шолле не знает, что сказать! Мда, похоже этот мир сошел с ума.

- Риха, лично меня твоя ориентация мало волнует!

Конечно, я лгал. Меня ориентация Круспе очень даже волновала. Но не в том смысле, в котором подразумевал Рихард.

- О, - с явным облегчением выдохнул Фукс. – Но как можно узнать, что ты гей?

Oh, mein Gott! Вид смущающегося, как малолетний парнишка, Фукса заставил мои мысли идти в совершенно ином направлении, чем полагалось правилами приличия.

- Ну, мокрые сны могут сказать многое. Если в них у другого человека почему-то есть член, то с тобой все ясно! – во как сумничал! А главное – вогнал в краску Шолле! Никогда не думал, что наш Круспе может смущаться, а вот поди ж ты! Но глядя на шокировано-укоризненное выражение мордашки Рихарда, я все же поспешил добавить: - Ты же сам спросил.

Фукс чуть усмехнулся и покачал головой.

- Ну да. Но я не могу быть полностью уверенным…

Я, пожав плечами, снова лег на спину и уставился на потолок.

- Если бы мог, я помог бы тебе, но, кажется, тебе придётся понять это самому, Шолле.

Настала очередь удивляться Круспе.

- Ты действительно имеешь это в виду? Ты действительно помог бы мне, если бы мог?

- Конечно, - сказав это, я нахмурился. Как я не хотел себе признаваться, но Рихард настолько привязал меня к себе! Я не мог жить спокойно, если я не видел его, не слышал его голос (…о, превращение в идиота просто прогрессирует!).

Лид-гитарист нервно облизал губы и уставился на свои ногти так, словно они - самое интересное на свете.

- Ну… м-м. Есть кое-что, что ты можешь сделать. Если ты не против, конечно. Но если это слишком, я пойму. Я не хочу причинять тебе беспокойство или ещё что-то, и на самом деле это смешно и глупо, и, наверное, я вообще не должен был начинать этот разговор, но мне было просто любопытно и…

- Фукс, дыши. Что ты хочешь, чтобы я сделал? – пришлось его прервать. Хотя это бормотание и было мило, но лихорадочный румянец начинал меня тревожить. Шолле в ответ еле слышно что-то пробормотал. - Что? Я не расслышал.

- Поцелуй меня, - наконец громко сказал Круспе, широко распахнув глаза, будто сам не верил собственным словам и безрассудности.

Я замер, уставившись на Рихарда, который, выглядя так, будто собирается умереть от унижения, нервно крутил в руках «косичку» покрывала, почти распустив её.

Для обдумывания предложения мне понадобилось секунды три.

- Хорошо.

Фукс резко поднял голову.

- Хорошо? А где: «В твоих мечтах, придурок»?

Я не смог сдержать смешок и, небрежно пожав плечами, уселся на постели и придвинулся к другу.

- Ты просто будешь мне должен. Ну, губы трубочкой!

Рихард закатил глаза, и нерешительно наклонил ко мне голову.

Я, пытаясь справиться с волнением, положил руку ему на затылок и привлёк к себе поближе. Мягко, даже робко, коснулся его губ своими. Чуть отстранился и снова поцеловал, на этот раз чуть дольше. Дыхание перехватило.

Больше. Мне хотелось большего.

Я с силой надавил языком на нижнюю губу, наслаждаясь мягкостью и вкусом этих губ. Шолле слегка приоткрыл рот от удивления, и я, воспользовавшись этим, просунул язык во влажный горячий рот, с жадностью касаясь им нёба и переплетая его вокруг языка Лиса, словно соблазняя, уговаривая его поиграть с ним. Рихард тихо вздохнул и, обняв меня за талию, резко притянул к себе. Я от удовольствия не сумел сдержать тихое «м-м-м», и, резонно сочтя это мурлыканье за одобрение, гитарист начал нежно, но с силой, поглаживать сильными руками мою спину, уже на равных участвуя в поцелуе.

У меня проскользнула мысль, какой же я счастливчик, но очень скоро я совсем перестал думать и всецело погрузился в ощущения, которые дарил мне этот поцелуй. Боже, как же я хотел…

Я с жадностью втянул язык Круспе в свой рот, посасывая и лаская своим.

Но мне хотелось вобрать этот язык глубже, ещё… От аромата и вкуса Шолле кружилась голова, ощущение твёрдого сильного тела, прижатое к моему собственному было невероятным… В паху болело и горело от желания. Слегка пошевелившись, я почувствовал, что член Фукса тоже затвердел, и от этого возбудился ещё больше.

Я беспомощно застонал, когда неожиданно Лис резко толкнул меня на кровать и, перекатившись на меня, продолжил целовать, яростнее, глубже и отчаяннее. Я выдохнул и зарылся пальцами в темные волосы, когда Рихард оторвался от моих губ и слегка укусил меня за подбородок.

Обхватив ногой бедро Фукса, я, впившись в его шею, стал жадно посасывать, временами облизывая гладкую линию его горла. Еле слышно зарычав, лид-гитарист начал целовать его в ухо.

- Чёрт возьми… Не делай, если не имеешь этого в виду, - я приглушено пробормотал в шею Фуксу, и, не в силах сдержаться, заёрзал под ним. Круспе сжал мою мочку зубами, и я, тихо вскрикнув, резко выгнул бёдра вверх, то ли мурлыкая, то ли поскуливая, пока Круспе покусывал обнаруженную им эрогенную точку.

Наконец наши губы встретились снова, и поцелуй уже был более влажным, более жадным и отчаянным. Я недвусмысленно терся бёдрами о бедра Шолле, пока тот, хрипло застонав, не стал двигаться мне навстречу, встречая каждое движение своим. Опустив руку вниз, я приподнял рубашку Рихарда и, проведя ладонью по гладкой коже, игриво ущипнул за сосок, обрадовавшись тихому вздоху, который вырвался изо рта Круспе. Но, чёрт возьми, мне этого было мало.

- Ну давай же, сними её, - я почти заскулил, теребя рубашку Лисёнка.

Тот поколебался, но всё же сделал это, после чего, сняв и мою рубашку, снова опустился на меня.

Я застонал и жадными руками притянул его к себе ещё ближе, так, чтобы между нами не осталось ни дюйма. Ощущение обнаженной гладкой кожи, касающейся моей собственной, было просто невероятным, а тяжесть твёрдого мужского тела на себе была невыразимо приятна.

Рихард начал облизывать и покусывать мои розовые соски, и я стал выгибаться ещё сильнее, потираясь бедрами о живот другого мужчины, отчаянно кусая губы, чтобы у меня не вырвались какие-нибудь глупые звуки. Так хорошо, так чертовски хорошо… Боже, как же мне было жаль, что мы не можем остаться в постели на всю жизнь, лаская друг друга и целуясь так, словно от этого зависела наша жизнь.

Мне безумно нравилось, что зрачки Фукса стали почти черными, и, как тот, тяжело дыша, начал целовать мою шею, снова двигая бедрами в такт движений. Я провел руками по сильной спине, наслаждаясь ощущением мягкой кожи и твёрдых мускулов, перекатывающихся под ней. Схватив Шолле за упругие ягодицы, я притянул его бедра к своим так сильно, как мог. Боже, да… Так было намного лучше…

Тяжело дыша, мы целовались, лапали, трогали, терлись друг о друга ещё какое-то время; наше дыхание и хриплые стоны были единственными звуками в комнате.

Наконец я дрожащей рукой коснулся застёжки брюк гитариста, намереваясь увидеть, потрогать, пососать его член… Да, сейчас…

Но Круспе остановил меня.

- Не надо… Давай останемся в брюках, ладно? Я не думаю…не думаю, что готов к этому…

Я был разочарован, но не нашёл в себе силы возразить, когда Рихард смотрел на меня с таким выражением лица.

- Ладно. Хотя я думаю, что ты очень даже готов, - я с бесстыдной ухмылкой потерся своими бедрами о твёрдую выпуклость под брюками Фукса. - Но как тебе угодно.

И затем я поцеловал его снова, обняв одной рукой Шолле за плечи, а другой - привлёк к себе за задницу. Мы сплетались и боролись языками, двигали бёдрами всё быстрее и быстрее - так, что трение становилось слишком сильным, почти причиняя боль, но мы отчаянно нуждались в этом, хотели сильнее, ближе, жёстче… Я, уже не владея собой, гортанно постанывал, хныкал, мурлыкал, отчаянно двигаясь в такт движениям Круспе.

Он уткнулся лбом в мое плечо, целуя, покусывая и облизывая обнаженную кожу, которая была в пределах досягаемости его губ. Уже мало что соображая из-за переполнявшего меня желания, я резко сжал зубами смуглый сосок, и Рихард, задрожав в моих объятиях, с хриплым стоном кончил, проливая семя на брюки.

- О боже… Мне так жаль. Я не хотел…

- Заткнись, - невнятно прервав его, я откинул голову назад и судорожно выгибался под Лисом. - Вот так…

Я направил руку Фукса вниз, и с облегчением застонал, когда почувствовал большую мозолистую ладонь, давящую на мой член через брюки. Закрыв глаза, я полностью потерялся в ощущениях, которые вызывали ритмичные движения руки Шолле. Я был так близок к оргазму, чересчур близок, что было даже больно, но долгожданное облегчение не приходило.

- Боже… - я застонал, когда Круспе, продолжая двигать рукой, начал покусывать мою мочку.

- Поцелуй меня, - мягко потребовал я, и Риха немедленно впился в мои губы.

Я застонал в рот Фукса, чувствуя, как по телу прошла острая дрожь удовольствия. Я кончил в свои брюки, непрестанно дрожа и цепляясь за Рихарда, затем обессилено упал на подушки.

В течение долгого времени мы умиротворенно лежали на кровати, переплетясь ногами и руками, пока наконец не почувствовали неприятную липкую влагу на своих брюках. Немного неловко рассмеявшись, Шолле слез с меня и откинулся на спину.

- Ну… Э-э…

Я даже не пробовал начать какую-то беседу. Сев, я по-кошачьи потянулся и, со вздохом повернувшись, посмотрел на Круспе. Я с удовлетворением отметил опухшие от моих укусов губы, засосы и слегка затуманенные серые глаза и еле сдержал самодовольную улыбку.

Да, я был хорош.

Боже, я, кажется, никогда не чувствовал себя таким счастливым…

Но, конечно же, мое счастье не могло длиться долго.

Неожиданно дверь с шумом открылась и в комнату ворвался Тилль.

- Рихард! Ну ты что, совсем не слышал… Это… О-о…

Он замер, широко распахнутыми глазами уставившись на сцену перед собой. Было более чем очевидно, чем мы занимались до его прихода.

Бешено покраснев, Фукс спрыгнул с кровати как ошпаренный.

- Стой, это не то, на что это похоже! Ну, то есть… Я имею в виду…

- Да? - спросил Тилль, и скрестив руки на груди, ожидал, как же мы будем выкручиваться.

- Я… просто экспериментировал. На самом деле это не означает ничего. Я ведь… Мы ведь… Ну я же никогда! - неубедительно сказал Шолле, неловко держа рубашку перед собой, чтобы прикрыть влажное пятно на своих джинсах.

Я вздрогнул, услышав его слова, чувствуя, как рушится стена невозмутимости и хладнокровия, которую я возводил вокруг себя столько лет.

Круспе стоял лицом к Тиллю, поэтому ничего не заметил, но солист всё видел, и его глаза стали наполняться жалостью. Этого я уже не мог выдержать.

Бросив на него угрожающий взгляд, я встал с кровати и, пытаясь справиться с комком в горле, ровным голосом заговорил, до боли сжав пальцы в кулаки:

- Послушайте, мне нужно срочно идти, я и так уже почти опаздываю, и, к тому же, мне не хочется мешать вашему милому разговору. Пока, Рихард. Тилль.

И, быстро накинув рубашку, я вышел из комнаты, предоставив Круспе самому объяснить произошедшее. Пусть сам объясняет. У него же это получается так чудесно и замечательно. Замечательный непогрешимый Лис с его глупыми серыми глазами, прекрасно осознающий, какую боль причинил мне. Глупый идиот!

Господи, как же я ненавижу его!!!

Конечно, нашему неподражаемому Круспе стало скучно вечером. Отчего бы не развлечься? Интересно, знал ли он о моих чувствах? Неужели это было так заметно? Наверное, знал, иначе не пришел бы. Сукин сын!

«Просто экспериментировал»… «Я же никогда!..»

Слова Фукса эхом отдавались в моей голове. Значит, эксперимент? Браво! Он неплохо играл свою роль! Вот только совсем не задумался над тем, какого будет мне.

«Никогда!» Какое это страшное слово. Сколько в нем безысходности и обреченности. Каким я был дураком, что строил такие планы. Как же так получилось, что я даже дышать не мог без Шолле?

***

Будто на автопилоте я доехал домой. Дрожащей рукой открыл дверь. Тишина. Пустота. И на душе тоже было пусто. Да и самой души словно не было. Она осталась там, рядом с Круспе. Рядом с тем бездушным, самовлюбленным человеком, который ухитрился забрать у меня все, начиная от разбитых надежд и заканчивая желанием жить дальше.

Вечер. В окна раздалось мерное постукивание: начался дождь. Я вышел на балкон, с мрачным удовольствием подставляя лицо холодным порывам ветра, несущим мелкие капли. Я устал. Устал от всего.

Я сел на широкие перила, невидящим взором уставившись на горизонт. Я специально купил квартиру именно здесь – с моего пентхауса открывался живописный вид на Берлин.

Мокрые перила были очень скользкие, но мне было глубоко наплевать на все эти правила безопасности.

Сильный порыв обжигающе холодного ветра. Я вздрогнул от неожиданности, пошатнулся…

***

Еще был в запасе спасительный миг, когда можно было ухватиться за перила, а потом посмеяться над своей неуклюжестью и этому извечному пренебрежению к правилам. Но тебя захватила апатия, тебе было на все глубоко наплевать.

- Как же я устал! – кричишь ты прямо в небо.

Небо отвечает раскатами грома. Стихия зовет тебя, она никогда не лжет. Небо не может лгать, и это правильно. Должна же быть правда - хоть где-то…

Дождь зовет тебя. Ты совершенно не сопротивляешься, когда тебя начинает тянуть вниз. Как, оказывается, прекрасен Берлин, если между ним и тобой нет преград в виде парапетов, грустно улыбаешься ты. Древняя земля живет по своим законам, и где тогда жизнь, если не рядом с этой красотой?

В этот же момент чьи-то сильные руки хватают тебя за талию, рывком дергая назад. Сжимают намертво, изо всех сил. Ты почти не чувствуешь собственного тела, оно вдруг становится неимоверно тяжелым. И нечеловечески усталым.

Ты прячешь лицо в ладонях. Плевать, что чужие руки - единственное, что удерживает тебя. Сквозь пелену дождя тебе слышно тяжелое, прерывистое дыхание за спиной. И стук чужого сердца, такой бешеный, что ты вздрагиваешь от каждого удара.

- Стоять, Шнай! - шепотом приказывает задыхающийся, такой знакомый голос. - Уже никто никуда не падает… И не прыгает… Стоять...