Я чувствовую, что сегодня все будет ни к черту. Я знаю, что он совершит еще несколько ошибок, я чувствую жар его стыда за это, шепот его сладкого дыхания; его угольно-черные ресницы, часто-часто моргающие, и колкий взгляд, и свежесть его разума, и его смех, и его всего. И было так тоскливо, в этот чертов осенний день.
Тихо, очень тихо. Желтые листья под ногами, шурша, скользили по дороге. Небо, все в капиллярах солнечных лучей. И сердце, почему-то, опять сильно-сильно боится, выпрыгивает, словно хочет оказаться за пределами тесной решетки ребер. А ему там не место, загрызут, раздавят, расхватают. Береги его, Шнайдер, держи его при себе.
Это бред, это ясно. Глаза вдруг застелила пелена, рваные белесые облака, дыхания нет, а в горле – тайфун черного, смрадного дыма. Ты мертв?
- Олли? – тихо, почти шепотом, хотя я не говорил шепотом очень, очень давно. Все бы только крикнуть и сорвать свои нервы.
- Да? – удивленно, почти искренне.
- Олли, я должен тебе кое-что рассказать. Это очень интересно, иди сюда, - все так же, но голос крепчает, и проскальзывает тихая усмешка. На себя, на себя.
Подходит, слегка шаркая ногами. Садиться рядом. Смотрит, выжидающе. И я выплёскиваю яд прямо в лицо.
- Я тебя люблю, - громко, с выдохом и сжавшись. Только зря.
- Что? – нагибается ближе, сощуривается. Голос встревоженный, он все же догадался о смысле фразы.
- Я, - пауза. Все еще можно спасти? – Тебя, - нет, слишком поздно. – Сильно, - Боже, это конец. - Люблю.
- Любишь? – тихо.
- Люблю. И сильно. И тебя. И я.
- Занятно, - шепчет, отклонившись на стуле. Взгляд – живая копия – человек в себе.
- Что за… - в горле пересыхает, кашель. – Занятно?
- Ты, - без обиды, вообще без чувств. Человек в себе.
- Да, но Олли… - с надеждой, с силой, с рвением.
- Оливер. Я Оливер. Я такой только для Мики, - с некоторым даже пафосом, с искоркой самолюбования.
*Для Мики, для Мики*, - скандирует голос внутри меня. Тихий, совсем не мой.
- Мне ясно, но все же…
- Быть не может никакого *все же*, - вкрадчиво, и с некоторым раздражением.
- Но почему? – слезы, а в голосе слезы. В настоящем, а не во внутреннем. Внутренний орет. *Ты убил его доверие*.
- Да потому, - устало, раздражение сходит на нет, только приподнимается его клетка из ребер, в которой такое сердце, все чаще и чаще.
Встаю, напряжение сковало тело. Сколько можно. На ватных ногах – до двери. Лишь бы дойти и никогда его больше не видеть.
- Постой.
Просто встал и, положив руку на мое плечо, сказал.
- А я знал, что ты меня так любишь. Ты думаешь, не знал? Тогда почему я так не удивился? – глаза сверкают, а мне колет, колет сердце.
- Да? – как затравленное животное, оглянуться и стараться себе помочь. Но здесь кажется, не было надписи *ВЫХОД*
- Я за тобой давно наблюдаю. Ты что-то вроде моего эксперимента. Я увлекаюсь психо…
Толкаю его руку, и, не дослушав про его новые увлечения, шагаю на улицу. Сегодня чертовски плохой день.

Vall

***
Я выхожу из репетиционной. На улице жарко. На улице царит осень.
Я достаю сигарету и нервно закуриваю. Больно, мне просто очень больно. Может, в парк зайти? Это тут, неподалёку. Вдруг меня окликает голос. Самый дорогой голос на Земле...
- Шнайдер, подожди!- подбегает ко мне.- Послушай, даже если между нами ничего не будет, это не значит что, мы не останемся друзьями. Хочешь, я обо всём забуду? Этого не было, хорошо? Мы просто поговорили, как всегда...
- Нет, не говори этого! Это было! Ты понимаешь? Это было и никогда не уйдёт из моего сердца. Пойми, я не могу без тебя!
- Шнайдер, я же не ухожу из группы. Какая разница? Мы можем просто дружить, и я буду всегда рядом.
- Нет, дружба - не любовь. А я хочу именно любви. Твоей любви.
- Между нами никогда не будет любви. Шнайдер, ты слышишь меня? Никогда.- Больнее ножа. Под ребра. Он уходит обратно, а я остаюсь один в этом шумном парке.

Я медленно иду домой. Нехотя ноги шагают к нему, словно знают, что там будет только хуже. Хотя нет, остановились. Возле магазина. Любое действие мне казалось бессмысленным. Без него весь мир - прах. Эта Микки...
- ЧТОБ ТЫ СДОХЛА!!!- я ору на всю улицу. Она отобрала, отобрала моего Олли. Оливера. Забрала, и теперь он полностью принадлежит ей. Он стал её марионеткой. Он любит её. Её, а не меня. Я ненавижу её за это! Боже, как больно. Как мне больно. Отказал, посмеялся, втоптал меня в землю. Эгоист. Предал меня, мою любовь. Даже не пожалел меня, просто убил. «Между нами никогда не будет любви. Слышишь, Шнайдер? Никогда». Черт, может, повеситься? Нет, нельзя. Тогда я точно покажу себя бесхарактерным слабаком, опущусь ещё ниже в его глазах. Нет, так просто Ридель не уйдёт. Он будет моим, хочет он этого или нет!

Притон. Да, это лучшее, что поможет мне расслабится. Эта сука за все ответит! За моё унижение, за отобранную любовь. За все. Подхожу к распространителю, беру одну дорожку кокаина. Один вздох и все... Сразу ушло давление внутри головы, ненависть ко всему миру. Просто пустота. Я покупаю ещё три дорожки и иду домой. Надо придумать, как убрать эту сволочь. Она умрет, это решено. Рецидива не будет. Случайный случай? Грабители в переулке? Самоубийство? Я убью её. Мне все равно, как, главное - результат.
***

Alma

Я осторожно бреду до дома, поднимаюсь наверх и долго сжимаю ручку двери, прежде чем вставить ключ и открыть ее.
Наконец, я на ватных ногах прохожу внутрь, в свою пустую и тихую квартиру. Мне все здесь кажется чужим.
Вхожу в комнату и включаю музыку на автомате. Некоторое время молча стою, постукиваю кончиком ботинка о пол, а потом начинаю петь. Какая-то грустная, заунывная песня. Мне хочется заплакать, а я вот не помню, от чего.
Через несколько часов, когда я в изнеможении лежу на своей кровати и пытаюсь снять с себя одежду, я забываю о том, что веселился почти всю ночь.
Волнами накатывает одиночество, и одному в пустой серой пасти моей огромной квартиры мне очень плохо.
Меня тошнит. Я выплевываю содержимое желудка прямо на пол и вытираю рот простыней. Она окрашивается кровью. От прокушенной губы.
Нестерпимо жаль. Но я должен.
Засыпаю в одежде.
***

Alma

Утро. Кошки скребутся какие-то. Я слышу шум.
Я хочу есть, понимаю я, когда открываю глаза и вижу перед собой темный от серых туч на улице потолок.
День встретил меня щемящим чувством тревоги. Страх, холодный скользкий страх съедает меня. И ещё страшнее, что моя интуиция меня никогда не подводила. Сегодня что-то случится... Да уж, я тяжело поднимаюсь и иду к ванной, ноги подкашиваются, и я прислоняюсь к стене.
На кухне тренькает телефон и я бреду отвечать.
- Алло! - раздраженно говорю я, пытаясь добраться до кувшина с водой.
- Приве-е-е..т, Шна…йдер, - мятое шипение, скрежет и шум мешают расслышать мне голос.
- Черт, говорите!
- Эт-о-о-о я, Оли…вер.
- Оливер? Что тебе? - грубо отвечаю я, сжимая кружку воды. Скрежет и шипение становится невыносимым.
- Я те..бя хот..ел к се…бе позвать. Ты при..дешь?
Я молчал, с трудом пытаясь разобрать то, что мне только что сказали. Какая нелепость.
- А где ты? - недоверчиво.
- Я...
Связь внезапно обрывается, и я слышу только громкие губки.
***

Vall

Захожу в репетиционную, и я чувствую, что что-то не так. Да, верно. Не было Оливера. *Ничего страшного, с ним все нормально. Успокойся*, - пытаюсь я убедить себя, но предчувствие кричало об обратном.
Оно просто орет во весь голос, что сегодня случится что-то страшное. Да ещё Тилль нервничает, пытается дозвонится до Риделя, но не получается. Господи, он никогда не выключает телефон. Черт, нужно успокоиться. Я включаю телевизор. А там... Лучше бы я его не включал...

"Сегодня ночью на улице N произошла авария. Столкнулся грузовой автомобиль и серебристый Додж. Водитель Доджа погиб на месте, водитель грузовика доставлен в больницу с тяжелыми травмами. Только что был опознан погибший. Это Оливер Ридель, бас-гитарист скандально известной группы Раммштайн. Сейчас наш корреспондент расскажет о ситуации на месте происшествия"...
Господи, это же Додж Оливера... А вот и он. О Боже, за что? Окровавленный, неестественно повернувший голову Олли. Мой Олли. Господи... Только теперь до меня начал доходить смысл утреннего звонка. Он звал с собой, умереть вместе с ним... Не хотел остаться один... НЕТ!!! ТЫ НЕ МОГ НАС ТАК ПРОСТО БРОСИТЬ! Ты жив! ТЫ не мог так просто уйти... Что-то солёное на губах. Слезы? Это ничтожно по сравнению с потерей. Жаль, что он не сказал, где он. Я ушёл бы сразу, к нему. Прости, Олли, что не дослушал.

***

Alma

Я отворачиваюсь от экрана красивого большого телевизора. Мелькают расплывающиеся предметы, я бреду к своей стойке, и удерживаюсь, что бы не упасть. Я сажусь на стул и беру в руки свои палочки. Я держу их, так, как будто они смогут дать мне успокоение.
Я приподнимаю руки выше себя и с кошмарной, нечеловеческой силой опускаю их вниз. Тишину в репетиционной и взволнованный голос журналиста перебивает оглушительный грохот и треск сломавшихся палочек.
- Угу, сломал, - глухо замечаю я, и поворачиваюсь, доставая новые. Снова и снова опускаю их вниз, с треском ломая дорогие ddrum3.
- Шнайдер…успокойся, - доносится глухой, не собственный голос Пауля. Кажется, он идет ближе.
- Сломал, еще одни… - шепчу я в полубреде, закрываясь от него палочками.
- Шнайдер, - надо мной кто-то наклоняется, и я чувствую губы, почти касающиеся моего уха. – Поедем домой?
- Угу, - киваю я, и начинаю приподниматься.
Ноги не держат меня, и я хватаюсь за Тилля, который вышел помочь. Внезапно меня рвет на пол какой-то зеленоватой мутью, которую, я точно помню, не принимал.
- Нда… - я слышу голос Флаке и Рихарда, прижимающего ко рту ладонь, и я замечаю Пауля, подходящего ближе и нежно обнимающего меня за талию.
***
Мы выходим к стоянке. Я моргаю, прогоняя слезы и вытираю рот о свое плечо. Мне хочется сказать Паулю, что мы идем куда-то не туда. Куда-то совсем не туда.
- Пошел в ж**у!!!!!Вали!!Сука!!СУКА!!! – ревет голос рядом, и я понимаю, что в лицо мне тычут микрофоном, а это орет обезумевший Пауль, толкая журналиста.
***
Мы садимся в машину и он заводит мотор. Мы выкатываем на дорогу, уезжая куда-то в другую сторону от моего дома.
- Ну, я домой хочу, Пауль. Отвези меня домой, - я сжимаю кресло и поворачиваюсь к нему. По его красивому резкому лицу текут слезы, одна за другой, и они пропадают в складках его рта.
- Сейчас, - он давит на газ, увозя нас дальше.
Мы немного молчим. А потом я прошу его отвезти меня за город.
В тесной духоте автомобиля меня тошнит и хочется умереть.
***
Мы выезжаем за город и едем вдоль пустынного шоссе, в девять утра здесь никого нет. Только дорога, черным атласом расстилающаяся перед нами. И обрыв внизу, до самого кукурузного поля и редких деревьев.
- Пауль, а я ведь очень сильно любил его, - замечаю я вскользь.
- Любил? – глухо спрашивает Пауль и поворачивается ко мне.
- Любил. Как мужчину. Я…
- Любил Оливера? – все так же переспрашивает он. – Но это…это не нормально…Ты же нормальный мужик, Шна…
- ДА? А ТЫ ДУМАЛ О ТОМ, ЧТО ВСЕ ЭТО, ЧТО ВСЕ...ЭТО ПУСТО! Я ОДИНОК…Я ОДИН!!!
- НЕТ! - ревет он, и руль в его руках дрожит, и машину слегка заносит.
- ТАК ПОДУМАЙ!!!
Молчание.
- Я подумаю.
Я закрываю глаза, которые жгут слезы, и прислоняюсь головой о сидение. Я закрываю глаза и просто умираю.

Vall

Мой ненавистный, пустой, мрачный дом. Я не хочу возвращаться в него, но больше некуда. Даже в состоянии шока мозг ещё работает в правильном направлении. Мне опять душно, опять страшно. Олли умер, а вместе с ним я. И Тилль, и Паль, и Рихард, и Флаке тоже. Мы все умерли. Группы больше нет, это уже понятно. Все пало прахом. ДА ЧЕРТ С НЕЙ, С ГРУППОЙ!!! Я потерял смысл жизни. Потерял то, что держало меня на этом свете. Но я не могу даже покончить с собой. Ведь он сказал, что будет всегда рядом. Он же не обманет меня, правда? Сажусь за стол и закрываю глаза. Оливер здесь, Оливер рядом. Он сдержит обещание. Но... Разговор? Может, это были шуточки Пауля? Он ведь ещё не знал. Ладно, это не важно. Я чувствую, что Оливер рядом со мной. Сидит возле, обнимая меня за плечи, и нашёптывает слова спасения. Ай! Я резко подпрыгнул и ударился локтем о стол. Резкий, протяжный звонок мобильного. Черт, кому опять что надо!!!
- Алло!- резко выкрикиваю я в трубку.
- Шнайдер, господи, успокойся! Я отвлёк тебя? - Пауль. Вечно он звонит, когда не надо.
- Нет. Говори, зачем звонишь.
- Завтра похороны Оливера в девять часов. Ты придёшь? Я понимаю, всем тяжело, но Рих уже отказался. Приди, хотя бы попрощаешься с ним.
У меня опять защемляет сердце. Увидеть своего самого любимого человека изуродованным у меня не было сил. Но и отпустить просто так я его не мог.
- Хорошо, я приду. - Выдохнул я в трубку. - Только у меня вопрос: я смогу побыть с ним наедине?
- Прости, Шнайдер, но нет. Слишком много людей захотят завтра с ним простится, чтобы отказать им в этом ради тебя. И вообще, зачем тебе это? Ты сделаешь хуже только себе!
- А ТЕБЯ Я НЕ СПРАШИВАЛ, НАДО МНЕ ЭТО ИЛИ НЕТ! ПОНЯТНО?
Бросил трубку. Урод. Опять голова молит о снисхождении, нещадно раскалываясь. Надо поспать. Последнее свидание не сорвется.
- Мммм… - стону я, с силой опуская руку на свой влажный лоб. Еще раз и еще раз, пока кожа пальцев не начинает гореть и я не чувствую агонию приближающейся и дышащей в мое лицо смерти. А дыхание у нее чуть сладковатое, хриплое и судорожное. И я внезапно понимаю, что это дыхание принадлежит мне.
Я выпил несколько глотков воды и упал на свою подушку. Жар не спадал. Я умираю?...
Половина третьего ночи. Я встаю, что бы собираться на похороны, падаю на колени от внезапно закружившейся головы, и внутри у меня разрывается сердце, заливая все горячей, красной и вязкой кровью. Я падаю, захлебываясь желчью и собственной кровью, и в конце моей глупой жизни перед черным окном распахнутых и вытаращенных глаз у меня помелькает его лицо.
Бред. Бред…
- Бред… – хриплю я, переворачиваясь и падая с кровати. Гулких звон в ушах не умолкает, и усиливается писк и гомон невидимых демонов, хоровод их лиц плывет перед моими черными и широко распахнутыми глазами.
Я потираю колени и иду, сильно шатаясь, к кухне. Снимаю трубку и наугад жму маленькую кнопочку, вызывая чей-то номер.
Несколько секунд в темной и холодной комнате сужают пространство вокруг меня, пока не сжимаются тесным кольцом в районе моей груди, не давая дышать. Я судорожно закашливаюсь и вдруг слышу в трубке такое знакомое шершавое шипение и треск плохой связи. Меня пронизывает острое чувство де-жавю и я непроизвольно стону от боли.
- Шна…дер, - шипит трубка, и в пустоте холодного воздуха это выглядит так зловеще, что я оборачиваюсь. За спиной только темный провал коридора.
- Да… - отвечаю я, напрягая слух и пытаясь расслышать каждое слово за бесконечным шипением и треском.
- Шнай…дер, что т…ам с то…бой? Пло…хо теб…е?
- Плохо.
- Я т…ак…и зна..л..
- Да, - я сжимаю трубку, не зная о чем говорить с самым дорогим мне человеком. Который к тому же давно мертв.
- Приде…шь ко мне за…втра?
- Приду.
- Я теб…я буду жд…ать. А тепе…рь пора попро…щаться. До вст…речи, Шнай…дер.
- Угу. До встречи. Олли…
Гул гудков.
Я положил трубку на место, и с ледяным спокойствием выжившего из ума, зашел обратно в комнату. Я вытряхнул откуда-то из недр из постели ремень, на котором я лежал и который так мешал мне заснуть, снял пропитанные потом простыни и выключил свет. И я уснул, лишь изредка мне виделись какие-то смутные очертания домов, высоких, как соборы, и больших темных лошадей.
***
Vall

Утро. Мрачное, серое, нехорошее. Такое чувство, будто небо скоро вырвет на мир проливным ливнем. Может, так город прощается с ним? Ведь скоро его не будет, его закопают и всё закончится. Черт, Шнайдер, заткнись и ищи костюм. Ты должен ему понравится хотя бы в последний раз. После сегодняшнего звонка Олли мне стало немного легче. Значит, я всё-таки ему нужен. А эта Мики... Сука... Я знал, что Олли ей нужен только из-за денег. Вспомнилась встреча в том баре сразу после смерти Оливера. Я увидел её возле барной стойки. Она... Сволочь. Она целовалась с одним из наших знакомых продюсеров. Обняв его за шею и сидя у него на коленях, она нагло и самоуверенно его целовала. Я знал, знал. Мне тогда все стало ясно. Риделю было просто одиноко. Ему нужен был человек, который его полюбит. И как только на горизонте появилась потенциальная "вторая половинка", он, не раздумывая, преподнёс ей своё сердце на дорогой бархатной подушке, называющейся жизнью. Он мог бы быть моим, мог бы. Ох, как поздно я спохватился, ох как поздно... Вот! Я, наконец, нахожу костюм. Красивый, черный костюм. Я улыбаюсь. Последнее свидание должно быть красивым.
***

Vall

Идет дождь. Дорога до кладбища, казалось, не кончится никогда. Чем ближе я к нему, тем сильнее скачет сердце, сжимается грудная клетка. Страх. Он сопровождает меня всё это время. Страх увидеть его... Таким... Изуродованным, с шрамами и кровоподтеками. Я дал себе слово, что запомню его таким, какой он был до аварии, но... Все равно страшно. Особенно мне было больно, что я не смогу больше увидеть его глаза. Глаза ангела и демона, бога и дьявола одновременно... Черт! Опять мобильный. Надо поднять.
- Да.
- Шнай? Это Олли.
- Что?! Но...
- Да, я знаю. Нет помех. Я потом объясню, а сейчас остановись.
- Зачем?!
- ОСТАНОВИСЬ!
Я резко даю по тормозам. На повороте мимо меня на огромной скорости пролетает грузовик. Он еле вписывается в него и с такой же скоростью скрывается из виду. Нервно сглотнув, я снова подношу мобильный к уху.
- Я понял...
Молчание.
- Оливер, ответь!
- Я всё прекрасно слышу. Знаешь, я хотел тебе сказать ещё ночью...Прости меня.
- За что? - бесцветно поинтересовался я.
- За тот разговор.
Я молчу. Почему он сказал только сейчас?
- Хочешь, я приду к тебе? В последний раз...
- Как? Ты же...
- Хочешь?
- Да. Когда ты придёшь?
Вдруг раздается стук в окно. Я шарахаюсь в сторону и падает мой мобильный. О господи... За окном стоял Оливер. О боже...
Я судорожно ищу ручку двери и рывком открываю её. Выскакиваю под дождь и резко останавливаюсь. Встаю прямо перед ним. Поднимаю голову, смотрю ему в глаза. Неужели... Нет... Этого не может быть! Словно прочитав мои мысли, Олли вплотную подходит ко мне:
-Шнайдер, это не галлюцинация. Я знаю, что ты не можешь поверить. Но просто верь.
Господи... Я бросаюсь на него, обнимаю. Глажу его по голове, по лицу. Я громко стону от боли, которая огромной лавиной уходила из головы, прорывая плотину разума. Боже, это он, он...
***
- Шнайдер, Шнайдер, - до меня, как сквозь вату, доносились слова Оливера.- У нас мало времени. Давай сядем в машину.
Я согласился. Дождь никак не способствовал к прогулке по дороге.
- Почему ты мне звонил? Просто объясни - почему?- Я задаю так долго мучающий меня вопрос. Ридель откидывается на спинку сидения и смотрит на меня:
- Я не мог уйти, не сказав, что тебя на самом деле ждёт.
- И ЧТО ЖЕ МЕНЯ ЖДЁТ? Я ЧУТЬ С УМА НЕ СОШЁЛ! - нервы не выдерживают и эмоции берут верх над разумом. Я не кричу, я просто ору на него.
- Шнайдер, истерики тебе не помогут. Я хотел сказать, что не я был тем, кто тебе нужен. Можешь мне не верить, но это так. Да, я мог бы тебя оставить здесь в неведении, и ты бы долго отходил от всех событий. Но я не могу так – просто взять и оставить. Думаешь, я не знал, что с тобой происходило? Что ты напился, как мразь, и дома плакал, умалишённый? Я все видел.
- Видел, говоришь… И что, жалко стало? НЕ НАДО МНЕ ТВОЕЙ ЖАЛОСТИ! Ты просто взял и втоптал меня в землю. Поздно помогать, Оливер. Все, что ты мог, ты уже сделал.
- Ты всегда делал выводы раньше времени. А теперь слушай и не перебивай. Тебя ждёт жизнь с девушкой, а никак не со мной. Ты сегодня её увидишь. И зовут её Мики.
- ЧТО?! Я не смогу даже с ней поздороваться, не то, что полюбить! И это говоришь мне ты, прекрасно зная, за что я её ненавижу.
- Она не мне была суждена, Шнайдер. Поэтому меня теперь нет. Есть такое слово СУДЬБА и от него не убежишь. Все, что я смог, я тебе сказал. Прощай, Шнайдер. И запомни: мы остались друзьями и этого тоже не избежать.
- Олли, посто…
Я очнулся на холодном сидении автомобиля. Рядом, на полу, валялся мобильный телефон.

***
Я резко давлю на газ, взвизгнули дорогие внутренности машины. Я еду на похороны.
***

Alma

Я выхожу и вижу скопление звезд, этих звезд на этом черном небе.
Я склоняюсь над длинным черным гробом. И мои волосы падают темными прядями на мое лицо. Я убираю их рукой и случайно задеваю кончик его носа ладонью.
Его лицо изуродовано не настолько сильно, как я ожидал. Несколько кровоподтеков во впадинках глубоко посаженых глаз, выглядят, как неумелый макияж. Рассеченная нижняя губа аккуратно зашита и даже вставлен выбитый зуб. Лоб остался почти нетронутым, не считая изжелто-синего цвета, и я осторожно наклоняясь ближе, целую его.
- Прощай, - я отхожу и слезы, давно сдерживаемые, потоком хлынули по моему лицу.
Сквозь маску дождя, этого маленького соленого дождя, я замечаю, что уже простился Пауль и Флаке. Я решаюсь подойти еще раз и осторожно, а потом все яростнее и настойчивее расталкиваю людей.
Около гроба почти пусто. Я тихо приближаюсь и встаю около его резной крышки. И его глаза вдруг открываются.
- Нет… - шепчу я, стараясь обойти его.
Его губы раздвигаются в миллиметровой улыбке, но я понимаю, что он улыбается не просто так. Он хочет, что бы я подошел еще раз.
И я подхожу.
- Что ты делаешь, что ты со мной делаешь… – я утыкаюсь в его грудь, и новый черный костюм, в который он одет, пахнет кровью и его запахом. Возможно, что кровь из лопнувшей раны пропитала белоснежную рубашку, или распоролись шрамы, мне рассказывали, что там с ним делали.
- Ничего,- шепчет он и когда я приподнимаюсь, что бы посмотреть на него, его губы касаются моих. Он холодны, как лед, сухие, тонкие и жесткие. Но я никогда не целовал никого лучше.
***
Vall

Не хотелось ничего. Я просто бездумно еду домой. Вдруг моё внимание отвлекает какое-то движение на обочине. По ней идет девушка, которая пыталась остановить машину, едущую впереди меня. Она в черном пальто, с длинными черными волосами. Может, это она? Я подъезжаю к обочине и опускаю стекло:
- Девушка, вас подвезти? Я еду в Берлин.
- Спасибо большое. - она открывает дверцу и садиться на переднее сиденье.
Я сразу узнаю её. Оливер был прав. Это лицо я видел на протяжении двух лет. И впервые оно мне понравилось.
- Ну,- я повернулся к Мики. - Куда именно вам надо?
- Вы не будете проезжать по улице N? Меня зовут Мики, а вас?
Я улыбаюсь и давлю на газ. Жизнь продолжается.
Авторы: Vall und alma