Свобода
ограничена возможностями человека и в этих пределах не ограничена ничем,
кроме его воли.

Глава №1. «Холод и туман»

POV: Кристоф

По улице стелился молочно-белый и неестественно густой туман. Казалось,
что, протянув руку, можно ощутить под пальцами его упругое
сопротивление. На расстоянии пяти шагов город уже было не различить,
люди ходили медленно, на ощупь, замедляясь вместе со временем. Казалось,
даже секундная стрелка на часах стала передвигаться неспешно, медленно и
вальяжно, словно пытаясь отдышаться от быстрого бега.
Я стремительно спустился по ступенькам, и направился в сторону
автобусной остановки. Туман со всех сторон обступал моё тело, вился
вокруг меня, а правильнее сказать – я был в нём.
Я раздражённо подпалил кончик сигареты и выпустил в туман расплывчатое
облако дыма. Машины сновали туда-сюда по кое-как расчищенным от снега
дорогам, люди топтались на тротуаре, ожидая зелёный свет. Я рассеянно
поглядывал на номера проезжающих мимо автобусов, ожидая, когда придёт
нужный мне. Зябко повёл плечами под лёгким осенним драповым пальто, и
мысленно пожалел, что не взял свою машину, которая была бы сейчас очень
кстати. Внезапно кто-то окликнул меня из остановившейся рядом машины:
- Крис, залезай.
Я скосил взгляд на видавший виды «Опель» кирпичного цвета. Если мне не
изменяла память, то это без сомнения была машина Тилля. Длинная трещина
на лобовом стекле – печальный пережиток прошлого, который Линдеманн так
и не удосужился заменить новым стеклом; тонированные задние окна – это
однозначно транспорт нашей певчей птички. Без лишних разговоров, я
открыл дверцу авто и плюхнулся рядом с Тиллем на переднее сидение.
Тилль, молниеносно среагировав, закрыл двери на предохранители и вдавил
в пол педаль газа. Меня вжало в сиденье от такого резкого старта, но я
уже привык к нетрадиционным способам вождения Линдеманна, поэтому я
молча отвернулся к окну, продолжая также невозмутимо курить. Некоторое
время мы ехали молча, я даже не стал интересоваться у Тилля, куда он
меня везёт, так как знал, что он направляется туда же, куда и я – на
нашу репетиционную базу. Тилль угрюмо молчал, хмуро разглядывая дорогу,
но внезапно выдержка ему отказала и он с укором произнёс:
- Ты не позвонил мне.
С моей стороны не последовало никакой реакции, я лишь равнодушно
выбросил окурок сигареты в окно, продолжая избегать смотреть на Тилля.
Но он глубоко вздохнул и вновь произнёс:
- Ты обещал позвонить в субботу. Я ждал твоего звонка.
- У меня были дела, - наконец неохотно вымолвил я, по-прежнему не
отворачиваясь от окна. – Извини.
Тилль выжидающе молчал, ожидая, что я скажу что-нибудь ещё в своё
оправдание. Я не вынес напряжения, исходившего от Тилля и ощутимо
давящего на меня, повернулся всем корпусом в его сторону, и спокойно
сказал:
- Мы с женой ходили к врачу. Она беременна, понимаешь? Ей нужно
некоторое время полежать в больнице. А то, что произошло тогда между
мной и тобой… Давай всё забудем, хорошо? Забудем, как сон.
Сказал это, и сам не поверил в свои слова.
Тилль с такой силой вцепился в руль, что побелели костяшки пальцев. Я
заметил, как отчётливо выступила пульсирующая вена на его виске. Я
испугался, что он может в порыве злости ударить меня, поэтому
отодвинулся подальше. Но не подавая ни малейших внешних признаков
раздражения, Линдеманн ехидно поинтересовался:
- Ты предлагаешь мне забыть… Что именно? Ту ночь, когда ты перевернул
мою жизнь и моё мировоззрение с ног на голову? – с каждым произнесённым
словом злость Тилля росла всё больше и больше, он уже даже не пытался её
скрыть. – Забыть ту ночь, когда я доверился тебе, да?!!?! – Тилль с
яростью подрезал очередную машину. – Ты об этом меня просишь??
- Я не думал, что для тебя всё это так серьёзно, - с плохо скрываемым
раздражением выпалил я, нервно переплетая пальцы рук.
Тилль резко затормозил, с размаха пнув по тормозам.
- Слушай, я никогда – слышишь? – НИКОГДА не думал, что ты такой…
такой!.. такой… - Тилль, не в силах отыскать нужное слово, чтобы описать
всю «низость моей натуры», хлопал ладонями по рулю и громко, прерывисто
дышал ртом.
- Тилль, ты считаешь, что я, как порядочный человек, должен на тебе
жениться?.. – насмешливо воскликнул я, непонимающим взглядом уставившись
на фронтмена. – У нас ведь ничего как такового не было!.. Для чего ты
устраиваешь эту сцену?! Зачем?.. С какой целью?
Линдеманн зажмурил глаза и некоторое время сидел с закрытыми глазами,
слегка покачиваясь вперёд-назад, пытаясь взять себя в руки. Затем он
медленно открыл глаза, сконцентрировался и вновь завёл машину.
Неожиданно аккуратно Тилль нажал на газ, осторожно свернул за поворот,
даже не забыв включить правый поворотник, чего никогда прежде не делал.
Через некоторое время, которое мы провели в неуютном молчании, Тилль
остановил машину около студии. Вынимая ключи зажигания, он задумчиво
прикусил нижнюю губу, и, словно возобновляя прерванный разговор, тихо
сообщил мне:
- Потому, что я тебя люблю. Ты гад и подонок, но я тебя люблю. Ты –
последняя мразь, но – вот парадокс! – я всё-равно тебя люблю. Можешь
говорить мне всё, что пожелаешь.
Я трясущейся рукой открыл дверь и поскорее вынырнул на свежий воздух.
После продолжительного томления в душном салоне машины, морозный
февральский воздух взбодрил меня не хуже ледяного душа. Я вздохнул
полной грудью и быстрым шагом вошёл в тёплое помещение скорее, чем Тилль
выбрался из машины. Я не хотел, да и просто не мог себе позволить
малейшую слабость перед Тиллем. Он никогда не должен узнать о моих
взаимных чувствах. Никогда.
***
Я вяло поприветствовал сидящих на ступеньках мини-сцены Рихарда и Пауля,
настраивающих свои гитары, кивнул спорящим о чём-то Оливеру и Флаке,
быстро снял с себя пальто и бросил его на кожаное кресло. С облегчением
я уселся за свою установку и вымученно вздохнул. Провёл ладонью по
холодной бронзовой тарелке, с малых барабанов подхватил палочки, которые
тут же уютно устроились в моих холодных ладонях. Внезапно дверь студии с
ноги распахнулась и в студию влетел разъярённый Тилль, за которым с
испугом в глазах семенил Якоб, виновато оправдываясь:
- Тилль… Ну ты же понимаешь… Тилль, послушай!.. Я же не виноват!..
На что Линдеманн со злостью ответил:
- В том-то и дело, Якоб, что я понимаю! Я слишком хорошо всё понимаю!
Только мне интересно, с каких это пор ты решаешь, имеет ли место в нашем
репертуаре та или иная песня!!! Почти тринадцать лет я…
- Тилль, послушай!.. – перебил фронтмена Якоб, преграждая Тиллю дорогу и
примирительно подняв ладони вверх. – Теоретически, мы можем записать эту
песню, почему бы и нет?.. В любое время я могу позвонить Гансу, и он всё
устроит! Но понимаешь, мне кажется, что слушатели неадекватно
отреагируют на ещё одну песню подобного рода!.. Сначала было это
выступление «Нагнись», потом «Мужчина с мужчиной», теперь ты хочешь
выпустить ещё одну песню? Я не понимаю, откуда у тебя такие
наклонности!.. И в этом случае ТЫ должен сейчас оправдываться передо
мной, а не я перед тобой!
Тилль застыл на пороге студии как вкопанный, в упор глядя на
раскрасневшегося продюсера, стоявшего перед ним с недоумённым выражением
на лице. На несколько секунд мне показалось, что Тилль с какой-то особой
обречённой ненавистью на меня поглядывает поверх головы Якоба, но он
быстро взял себя в руки и более-менее спокойным голосом спросил:
- Так мы будем сегодня репетировать, или зачем тогда я сюда пёрся?!
***
Бывают в жизни такие моменты, когда хочется просто повалиться без сил на
полу, во всё горло вопя услышанную по радио песню и с тех пор намертво
приклеившуюся к обессиленному сознанию, подумать обо всём и в то же
время забыть обо всех. Я раздражённо повернул ключ в замке, прошёл по
коридору несколько шагов и, не раздеваясь, уселся прямо на полу,
прислонившись спиной к двери в спальню.
Перед глазами до сих пор стояло выражение лица Тилля, когда во время
репетиции он пел «Без тебя» и в это время пристально смотрел мне в
глаза. Благо, я мог укрыться за ударной установкой от его печального
взгляда, который, не хуже базуки, напрочь сносил мне голову. Обладатель
чарующего голоса и грустных, притягательных голубых глаз, наверное, даже
не подозревал в тот момент, как мне хочется сорваться с места, подбежать
к нему, и… и… Может быть, ласково приобнять этого сильного, мощного
человека, который в душе был беззащитнее ребёнка. Кто знает, может быть,
я один на всём белом свете так хорошо знал Тилля, как и он сам. И я даже
знаю, что после того, как я, ссылаясь на головную боль, сразу после «Без
тебя» ушёл с репетиции, Тилль, переждав некоторое время, ушёл вслед за
мной. Я знаю, что сейчас он дома. Пишет жуткие в своей гениальности
стихи, потом перечитывает их и сжигает в камине, как обрывок прошлого.
От тревожных мыслей меня отвлёк телефонный звонок. Я с трудом поднялся с
пола и неспешно подошёл к телефону:
- Шнайдер слушает, - буркнул я в трубку.
- Любимый, привет! – мне ответил бодрый женский голос. – Я из больницы!
- Дорогая, как я рад тебя слышать!.. – голос мой немного потеплел. – Как
ты? Всё хорошо?
- Да, всё… Всё отлично!.. – сбивчиво ответили на том конце провода. – Ты
не мог бы ко мне приехать?..
- Конечно же, я приеду! А что случилось? Что-то с ребёнком?..
- Нет-нет, всё в полном порядке, просто приезжай! Пожалуйста.
- Я уже выезжаю. Жди, - я с силой вдавил трубку в стену и не без
раздражения отправился обратно в прихожую.
Вот чёрт. Только этого не хватало.
Не то, чтобы я не любил свою жену… Просто… После того целого дня,
проведённого с Тиллем, я стал к ней как-то по-другому относиться. Как к
неотъемлемой частичке своей жизни, за которой нужно ухаживать, и которая
взамен ухаживает за тобой… Я стал относиться к ней как к родному
существу, как к сестре… Но я перестал видеть в её лице *женщину*. Более
того: я просто физически не мог позволить себе представить нас с ней в
одной постели…
Я прошёл было мимо зеркала, висящего рядом с гардеробом, но потом что-то
меня остановило, и я, смутно соображая, вернулся к нему. Угрюмо
посмотрел на своё отражение. Оттуда на меня глядело хмурое лицо со
впалыми щеками. Было заметно, что за совсем короткий срок лицо осунулось
и похудело, отчётливо выступили скулы и подбородок. Тёмно-каштановые
волнистые волосы были беспорядочно рассыпаны по голове и по лбу, что
заставляло думать, будто их владелец только что пробудился от
неспокойного сна. Зрачки, прежде горевшие лукавым синим пламенем,
погасли, и теперь застыли холодными льдинами…

Глава №2. «Dumm»

- Тук-тук, - я сначала протиснул в дверь больничной палаты огромный
букет жёлтых лилий, а затем вошёл сам.
В одиночной палате, где находилась на сохранении моя жена, было
просторно, но неуютно. В воздухе – приторный запах лекарств, стены и
потолок тщательно выбелены, в углу стоит небольшой телевизор. А посреди
комнаты на кушетке – она. Моя любимая женщина, в одночасье переставшая
быть ею…
- Шна-ай!.. – видно, она очень обрадовалась моему приходу, потому что
сразу же подбежала ко мне и повисла на шее. Букет отброшен на кровать –
и вот она уже ласково обхватывает моё лицо тёплыми ладошками и нежно
целует в губы.
- Не надо… - я смущённо отстраняюсь от жены, отхожу на пару шагов назад.
– Я… У меня грипп. Я могу тебя заразить, - выдумываю оправдания на ходу.
Не могу же я ей прямо сказать, что мне неприятны её прикосновения?..
- Å Извини, я не знала, - в задумчивости она отходит обратно к кровати
и ложится на неё. – Сядь сюда, – она указывает жестом на край кушетки.
Я расстёгиваю пальто и послушно присаживаюсь рядом с ней. Для
подтверждения своих слов я громко кашляю, прикрывая рот ладошкой.
- Сегодня утром мне сказали… После обследования… Мне сказали, что
ребёнок… Наш ребёнок… Он… - она заметно волнуется и мнёт в ладонях
уголок одеяла. Я слежу за её манипуляциями немигающим взглядом. – В
общем, мне сказали, что ребёнок находится под угрозой выкидыша, и… И,
даже, если он родится… Хотя врачи пророчат, что в скором времени я его
потеряю, представляешь!.. Даже если он родится, я больше никогда не
смогу иметь детей… Представляешь?.. Ты ведь не веришь в это, правда?..
- Ну… Конечно же, я не верю в это, родная моя. Конечно, нет, - я
успокаиваю её, ласково улыбаюсь.
Откуда этой несчастной женщине знать, что, перед тем, как зайти к ней в
палату, я переговорил чуть ли не со всеми врачами в больнице, и что все,
как один, подтвердили страшный диагноз?.. Я, как последний ублюдок, сижу
перед тобой, ты гладишь мои руки, я тебя уверяю в безоблачности нашего
совместного будущего… Но я знаю, что никакого будущего у нас нет. Я
обречён любить другого человека. Я знаю, что после того, как сейчас я
выйду из помещения больницы, больше никогда о тебе не вспомню. Уеду
отсюда далеко-далеко, как трус, убегу.
Прости, я просто обречён любить ЕГО…
***
- К чёрту, к чёрту, к чёрту всё!!! – яростно выкрикиваю я, без разбора
швыряя вещи в большую спортивную сумку. – Шнайдер, ты последний трус,
дьявол тебя побери! Бросаешь всё и убегаешь, сверкая пятками, да?
Убегаешь! – резко дёргаю за «молнию», та с жалобным скрипом подчиняется.
Раздаётся визгливый стрекот звонка. Я с остервенением хватаю трубку:
- Ну кто там ещё?!
- Крис, это Тилль, - спокойно отвечают мне. – Что у тебя произошло? Ты
так крикнул в трубку, что у меня заложило ухо.
Почему-то голос Тилля меня здорово отрезвляет. Злость, как опьянение,
постепенно, рывками, уходит из меня.
- Я… Ничего… У меня всё отлично. Что тебе нужно?
- Я хотел попросить у тебя прощения, что накричал на тебя сегодня утром,
в машине… - смущённо произносит Линдеманн. – Извини меня, я просто очень
вспыльчивый, ты же знаешь… Я понимаю, что, если я… Если я люблю тебя, то
это не значит, что ты должен по отношению ко мне чувствовать то же
самое. Я понимаю. Я не должен тебя за это винить, видимо, у меня такая
судьба… Те, кого люблю я – никогда не любят меня. Это уже закон жизни…
Слушая сбивчивую болтовню Тилля, я медленно оседал на кресло. В груди
разрасталось всё большее чувство привязанности к этому человеку, я
слушал его смущённый голос и не хотел слышать ничего, кроме него. Да и
зачем вообще что-то слышать, если такой родной голос безо всякой задней
мысли уже в который раз сообщает, что любит меня?.. Моя оборона пробита.
Я больше не могу сопротивляться своей судьбе…
- Тилль, по…
- Не надо, не говори ничего!.. – он взволнованно перебивает меня на
полуслове. – Я не хочу вновь слышать эти твои «давай забудем» и прочее…
- Тилль, приезжай, пожалуйста, – тихо шепчу я, вцепившись в трубку
обеими руками. – Пожалуйста.
Ответом мне служит прерывистое дыхание Тилля, который в недоумении
переваривает только что сказанное мной.
- Ты серьёзно?.. – наконец с трудом произносит Тилль.
- Да. Приезжай. Нам нужно поговорить.
***
Холодно. Очень холодно. Мурашки в бешеной пляске носятся по моей коже,
заставляя меня зябко съёживаться.
Кажется, только секунду назад я повесил трубку, из которой доносился
твой голос, плескающийся в надежде, которую я тебе подарил.
Я с ужасом ожидаю твоего приезда. Вот-вот распахнётся дверь. Что мне
тебе сказать?.. А может заплакать, как дитя, ощущая свою
безысходность?..
Как глупо. Глупо…
Но любовь никогда не делала людей умнее. Она застилает глаза густой
дымкой, лишая нас зрения; она шёпотом навязывает свои мысли, лишая нас
личности; она опутывает конечности холодными цепями, вешает на них
замок, и кладёт перед нами ключ, до которого мы, парализованные, не в
силах доползти…
Я слышу, как кто-то неуверенно дёргает ручку двери. Она незаперта.
- Крис?
Чёрт, опять он произносит это нелепое имя. Никому и никогда я не
позволял меня так называть… Но почему-то из уст Тилля оно звучит совсем
по-другому. Как-то… доверительно. Наивно. И в то же время – он
выкрикивает это слово, словно заклинание, словно надеется на поддержку.
Он нерешительно потоптался в прихожей, но всё же разулся и тихо прошёл в
кухню, где я сейчас безучастно ко всему происходящему выкуривал уже
вторую пачку сигарет за последние сорок минут.
- Крис… Я… Я уж думал, что ты куда-то ушёл, или… спишь. А ты здесь, - с
явным облегчением бормочет Тилль, светясь счастливой улыбкой.
Я тушу в пепельнице очередную сигарету и пристально вглядываюсь в
усевшегося напротив меня Линдеманна.
- Тилль, - говорю я хриплым голосом, - зачем ты меня мучаешь?..
Тилль поднимает на меня растерянный взгляд. Улыбка медленно сползает с
его лица.
- Я не понимаю, о чём ты го…
- Ты всё понимаешь, - я жёстко обрываю его. – Я не знал тебя таким,
какой ты есть сейчас. Ты очень изменился.
Линдеманн неотрывно смотрит мне в глаза и тихо произносит, нахмурив
брови:
- А я не знал тебя таким, каким ты стал.
Некоторое время мы оба молчим, стараясь не глядеть друг другу в глаза.
Наконец я сдаюсь:
- Вижу, что… мы оба изменились не в лучшую сторону. Можешь сказать,
из-за чего ты стал таким угрюмым, нелюдимым, сентиментальным?..
Послушай, Тилль, раньше ты был совершенно другим человеком. Шумный!
Азартный! В чём-то даже нелепый!.. Но в этом был весь ты. Да, конечно,
может быть, в душе ты всегда был не таким, но на публике…
- Шнайдер… - начинает Тилль.
Я настороженно смотрю на него. То, что он вдруг стал называть меня по
фамилии, ни о чём хорошем не говорит.
- …ты чертовски прав! В душе я всегда был не таким!.. Мне надоело играть
эту роль неотёсанного и грубого мужика, который может думать только о
крепком сне до полудня и наполненном жратвой холодильнике!! Это что-то
вроде самообороны, понимаешь?.. Отличный бронежилет против этого
сумасшедшего мира! – вижу, Тилль разошёлся не на шутку – он с яростью
хлопает кулаком по столу и резко встаёт со своего места. – А ты сам-то
давно себя со стороны видел? Ты стал совершенно бессердечным! Резким!
Пренебрежительным к чувствам других! У тебя жена беременна, а ты хочешь
её бросить и уехать! Ты просто трус!..
Внутри меня всё мгновенно холодеет. Кажется, будто кровь застыла в
венах…
- Откуда…
- Я не такой тупой, как ты думаешь, Шнайдер! – дрожащим голосом
произносит Тилль. – Но, конечно, тебе легче будет думать наоборот.
Я заглядываю в его глаза. Чёрт, каким же я был дураком… Зачем мне только
пришло в голову затеять эту «очную ставку»… В очередной раз я убеждаюсь
в том, что я круглый идиот. Нет, не зря мне дали такую кличку. Я – самый
настоящий идиот.
- Я думаю, что мне будет лучше уйти. Иначе мы банально подерёмся, -
решительно говорит Тилль и выходит в коридор.
Я слышу, как он шумно возится с ботинками. Судя по отчаянному пыхтению
Линдеманна, шнурки переплелись между собой и никак не желают
развязываться. Тилль со злостью швыряет обувь об пол.
Несмотря на всю трагичность происходящего, мне отчего-то невыносимо
хочется громко и истерично засмеяться.
Внезапно ко мне подходит Тилль и твёрдо берёт меня за плечи, мгновенно
лишая ситуацию комичности:
- Я опять нагородил всякой чепухи, да?..
Затаив дыхание, молчу.
- Извини… Чёрт меня подери! Старый осёл… Крис, прости меня!.. Я… Я не
хотел…- Тилль опускается передо мной на корточки и зарывается лицом в
мои колени. – Крис…
Если какой-нибудь человек способен чувствовать себя одновременно самым
счастливым и самым несчастным в этом мире, то это определённо я.

Глава №3. «Болван и язва»

- С каких это пор ты вдруг опять пристрастился к сигаретам? Ты же,
по-моему, бросил?
Тилль в ответ неопределённо пожимает плечами. Для себя я растолковываю
этот жест как: «С кем поведёшься… от того и блох наберёшься».
Понятно.
Тилль сидит передо мной в кресле, я – лежу на кровати. Битый час мы
просто молчим, наслаждаясь обществом друг друга, изредка произнося
какую-нибудь невнятную глупость, забредшую в расслабленный ум.
Внезапно Тилль всё так же молча поднимается с кресла и задумчиво ложится
рядом со мной на кровать.
- А я к тебе. Можно?
«Очередная глупость. А ты как думаешь?» - про себя думаю я.
- Может… Поиграем во что-нибудь?..
В ответ на моё неадекватное и бурное хихиканье Тилль пятнами краснеет –
даже в полумраке комнаты это отчётливо заметно.
- Ну, в слова, например… Или в города.
- Болван, - задумчиво говорю я.
Тилль обиженно скрещивает руки на груди.
- Это я, между прочим, уже играть начал, - поясняю я.
- Å Тогда «ностальгия».
- Язва.
- Алкоголь, - Тилль расплывается в улыбке.
- Эмм… Любовь, - я поворачиваюсь всем телом в его сторону.
- Вечер.
- Романтика…
- Знаешь, мы отлично описали нынешнюю атмосферу, - улыбается Тилль. – Я
– болван, и ты – язва. У нас ностальгия по прошедшим временам, которых
уже не вернуть. Ведь так? Алкоголь, вечер, романтика… Что там ещё?..
- Любовь, - насмешливо напоминаю я.
- Вот именно. Любовь.
Некоторое время мы проводим в безмолвии. Наконец Тилль серьёзно
спрашивает, приподнимаясь на локте и заглядывая мне в глаза:
- Ты её любишь?
- Кого «её»?.. – решаю прикинуться дурачком.
- Эту твою… Жену, - с недовольством уточняет Линдеманн.
- Ты хочешь получить честный ответ?
- Естественно.
- Ты уверен?
- Безусловно!
Краешком рта я лукаво улыбаюсь, видя, как возрастает нетерпение Тилля
получить правдивый ответ.
- Нет, - наконец твёрдо произношу я, отворачиваясь лицом к стене.
Я не видел выражения лица Тилля в тот миг, но мог бы поклясться, что на
его лице проступила широкая улыбка. Нет, не самодовольная ухмылка а-ля
«Я так и знал!», а счастливая и искренняя.
***
Я уже начал было дремать, как почувствовал на своей спине осторожные
прикосновения. Робкие и неуклюжие касания широких ладоней. Руки неловко,
но бережно поглаживали мои лопатки, медленно перебираясь на плечи.
- Тилль… - предостерегающе шепнул я.
Он в ответ лишь хитро улыбнулся и уже немного настойчивее начал
массировать мои плечи, руки и спину. Я с замиранием сердца следил за
путешествием рук Тилля по моему телу. Полному контакту между нами мешала
моя злополучная рубашка, которую я немедленно попытался снять
трясущимися от волнения руками. Тилль несколько секунд понимающе
наблюдал за моими тщетными манипуляциями, но, наконец, решился и
принялся помогать мне расстёгивать неподатливые пуговицы. Когда с
рубашкой было покончено, я внимательно посмотрел в глаза Тилля, словно
спрашивая взглядом: «Ты уверен?». Ответом мне послужило осторожное
касание его губ к моим губам. Я охотно ответил на поцелуй, подвинувшись
вплотную к телу Тилля. Теперь я мог чувствовать ускоренное биение его
сердца под кожей, я мог ощущать, как кровь бесшумно несётся по тоннелям
его вен, я чувствовал у себя под ладонями тепло его тела…
- Крис, - прошептал Тилль мне на ухо. – Я люблю тебя… Больше жизни
люблю.
- Я… Я знаю это, - только и смог вымолвить я.
У меня просто язык не поворачивался сказать ему, что я сам очень люблю
его… Чёрт, это просто какой-то дешёвый роман. Я, взрослый, состоявшийся
в жизни мужчина, боюсь признаться в любви. Уму непостижимо…
Тилль уже ласково целовал моё лицо, медленно опускаясь вниз, к шее. Я
чувствовал, что моё сердце пропускает удар за ударом, сбиваясь с ритма
жизни… Я бы отдал всё, что у меня есть – только бы эти мгновения никогда
не заканчивались!..
Продам душу! Убью. Умру…
- Где жизнь и смерть пересекутся,
Где на руках моих ты кровью истечёшь,
Где реки жизни из меня прольются,
Я буду жить, но ты умрёшь... – негромко пропел Тилль, прижимая меня к
себе и тихо покачивая, словно желая убаюкать.
- Что это? Это новая песня?.. – спрашиваю я.
Он оставляет мой вопрос без ответа, и продолжает петь:
- Чужие глаза вдруг станут твоими,
Будут они отраженьем моим.
Все звуки жизни станут немыми,
Хотим мы проснуться,
Но мы ведь не спим.

Он мёртв. Все знают: не вернётся.
Но знаю я, что ты, мой бог, живой…
Я жив, но сердце уж не бьётся.
Ведь жизнь свою я проживал тобой.

Чужие глаза вдруг станут твоими,
Будут они отраженьем моим.
Все звуки жизни станут немыми,
Хотим мы проснуться,
Но мы ведь не спим.
Воцаряется зловещая тишина. Тилль задумчиво перебирает мои волосы на
голове, а я размышляю над смыслом песни. Строчка «Чужие глаза вдруг
станут твоими» никак не желала покидать мою голову. Однозначно, это
песня о нас… Только что Тилль хотел этим сказать?..